Колонка коллекционера

В 1927-28 гг. в СССР началась яростная антирелигиозная пропаганда, борьба с религиозными праздниками и их атрибутами, под горячую руку попала и рождественская ёлка, элемент религиозных предрассудков и буржуазный пережиток. На первой полосе 113-го, новогоднего, номера "Пионерской правды" за 1928 год, вышедшего с огромным заголовком "Пионеры не празднуют рождества", размещена карикатура, на которой хитрый "поп" ловит неразумного ребёнка на нарядную ёлочку, словно на крючок, об этом сообщает и подпись: "Слежу за рыбкой жадно я./ Вот ёлочка нарядная,/ Заместо червячка./ Ещё даю конфеты я./Авось, приманкой этою/ Поймаю простачка". Чуть ниже — обличительное стихотворение Евгения Крекшина под названием "Против ёлки", мол, "пахнущих ладаном ёлок не надо нам".

В 1935 году в стране возродили традицию отмечать Новый год с ёлочкой. И не просто возродили — а активно начали пропагандировать новые советские символы новогоднего праздника. Подключили и систему книгоиздания: красочные детские книги о Новом годе и новогодней ёлочке выпустили на разных языках народов СССР. К примеру, в 1938 году на эту тему вышли на идиш две книжечки еврейских советских поэтесс — "Ёлка" Двойры Хорол и "Ёлочка" Рахиль Баумволь. Наверное, довольно неожиданно для того времени, ведь старшим поколением ёлочка воспринималась всё ещё частью другой традиции — христианской.

Один из самых уважаемых редакторов "Детгиза" Эсфирь Эмден в 1940 году задумала антологию лучших коротких "зимних" произведений для детей, название напрашивалось — "Ёлка". Вообще, в собственном творчестве Эрбен зимний праздник играл важную роль — где-то через год выйдет её новогодняя сказка "В стране бабушки Куклы", явно написанная под влиянием "Синей птицы" Метерлинка, в канун 1943 года в "Пионерской правде" появится стихотворение "Новогодняя песня".

Если первую "Ёлку" с новогодним настроением связывало только несколько иллюстраций, то антология 1941 года была абсолютна концептуальной и полностью посвящалась теме зимы и Нового года.

Со времени выхода "Ёлки" Чуковского и Бенуа прошло более двух десятилетий, изменения в русской детской литературе и в искусстве детской книжной иллюстрации произошли грандиозные. Состав участников двух антологий это наглядно показывает, многие уехали (Моравская, супруги Пуни, Александр Бенуа, Анненков, Добужинский, Чёрный, Владислав Ходасевич, Чехонин), трое последних к 1941 году уже умерли в эмиграции; также ушли из жизни Горький, Брюсов, художник Замирайло, Репин, Натан (Моисей) Венгров, много сделавший для развития советской детской литературы, впал в немилость и сосредоточился на литературоведении. Но появились в детской литературе и новые звёзды — Самуил Маршак, Сергей Михалков.

Неизменными величинами, объединяющими два сборника остались лишь Чуковский и Алексей Толстой.

Чуковский представлен в антологии маленьким отрывком из "Крокодила" — «Как услышали про ёлочку слоны...» (Крокодил всё же появился в антологии "Ёлка", пусть и через пару десятилетий) и загадкой "Два коня у меня..."; Толстой — пересказом русской народной сказки "Морозко".

Другие хедлайнеры сборника — Маршак ("Ёлка", загадки), Михалков ("Ёлку вырублю в лесу..."), Зинаида Александрова — 4 стихотворения, в том числе — "Ёлочка" ("Маленькой ёлочке холодно зимой..."), А. Кононов с рассказом "Ёлка в Сокольниках" о том, как Ленин играл с ребятами на ёлке, новый новогодний канон. Заметное место уделено классике — это шедевры Некрасова "Мужичок с ноготок" и "Не ветер бушует над бором...", отрывок Пушкина "Вот север, тучи нагоняя...", по два стихотворения от Блока и Фета, и переведённое Е. Благининой короткое стихотворение классика литературы идиш Ицхока-Лейбуша Переца (1852-1915).

Помимо Переца в антологию вошли и другие переводные авторы — азербайджанская поэтесса Мирварид Дильбази и советские еврейские писатели Лев Квитко и уже упоминавшиеся Хорол и Баумволь.

Но основным достижением антологии и лично Эмден, установившей истину, стала публикация "Ёлочки" Раисы Кудашевой, впервые главная новогодняя песня, долгое время считавшаяся народной, была опубликована под именем настоящего автора.

Рис. Н. Радлова:

К оформлению антологии вновь были привлечены отличные художники — Анна Давыдова, Иван Кузнецов, Михаил Поляков, и даже выдающиеся мастера книжной иллюстрации — В. Конашевич, Рачёв, Радлов. Рисунки хорошие, мне нравятся, но всё же в плане иллюстраций академичность "Ёлки" Эмден на голову уступает весёлой эклектике первой антологии. Пожалуй, лишь обложка Конашевича понравилась мне больше, чем обложка "Ёлки" — 1918.

Что касается содержания антологий, то произведения в "Ёлке" Эмден, конечно, — "зе бест оф" и работа составителя вызывает уважение, но что особенно ценно в "Ёлке" Чуковского — почти все произведения создавались специально для сборника и в результате заложили основы советской детской литературы.

У меня наибольший интерес вызывают малоизвестные или забытые имена.

Сашу Чёрного (Александра Гликберга) сейчас трудно причислить к забытым, он уже стал классиком отечественной сатиры, но ведь после эмиграции в 1920 году на родине его не издавали несколько десятилетий и лишь с "оттепелью" при активном участии Чуковского вновь вспомнили об этом писателе. В антологии "Ёлка" Саша Чёрный представлен рассказом "Домик в саду" и стихотворением "Трубочист". Рисунок к Трубочисту выполнил художник В. Лебедев, нарисовавший также обложку (не слишком удачную, на мой взгляд) и титульный лист для сборника. Лебедев известен отличными иллюстрациями к изданиям Маршака.

В 1922 году в Берлине Саша Чёрный издал монументальный сборник русской детской поэзии — от Пушкина до своих современников. Интересно, что антология Чёрного получила название "Радуга" — так первоначально должна была называться "Ёлка". Оформлением "Радуги" занималась художница Ксения Богуславская, а среди авторов присутствовала Мария Моравская.

Петербургская полячка, родившаяся в Варшаве, Моравская вполне могла бы стать классиком советской детской поэзии, но уехала из России в США ещё после Февральской революции. В России она писала исключительно на русском: "Я полька, католичка, но обрусела настолько, что пишу исключительно по-русски. Моё глубокое убеждение, что русский язык — самый музыкальный для стихов, и я очень радуюсь, что я русский поэт, хотя знаю и ценю польскую литературу…".. В Америке быстро выучила английский и приобрела определённую известность как писательница Maria Moravsky, печаталась в Weird Tales. Прославилась также необычными увлечениями: "занималась выведением новых пород попугаев-неразлучников и домашних уток, дрессировкой диких животных, разведением несвойственных для Флориды растений, печатаньем книг с помощью самодельного оборудования. Путешествовала по Южной Америке, где сплавлялась по рекам на каноэ". В конце жизни уехала в Чили, Корней Чуковский получил от неё письмо в конце 50-х: "Несколько лет назад я получил от неё письмо из Чили. Судьба забросила её туда, она вышла замуж за почтальона и с ним доживает свой век. Как было бы интересно вам её повстречать. Представляете — рафинированная петербургская барышня, поэтесса, подруга поэтов, завсегдатай «Бродячей собаки», и вот какой финал — супруга чилийского почтальона!". В сборник "Ёлка" Моравская предоставила два стихотворения — "Два жука" и "Хочу котёнка".

Острая на язык Моравская порой нелицеприятно отзывалась о коллегах по цеху, например: "Этот внешне талантливый стихотворец с умопомрачительно дурным вкусом... Он — продавец сказочных лубочных картинок, которыми кухарки оклеивают свои сундуки... Игорь — худшая часть плебейской поэзии..." (о Северянине), но её капризные стихи тоже вызывали неоднозначные отзывы. Но я считаю, что стихи Моравской не лишены очарования. Рисунки к её произведениям в "Ёлке" выполнены Сергеем Чехониным, известным графиком и всемирно признанным мастером агитфарфора. Наиболее известный сборник детских стихов Моравской "Апельсинные корки" (1914) тоже проиллюстрирован Чехониным.

Художница Ксения Богуславская, сокровенная муза Велимира Хлебникова, участник многих проектов русского авангарда, представлена в сборнике "Ёлка" сказкой "Иеремия-лентяй". Иллюстрации к сказке сделал муж Богуславской художник Иван Пуни. Пуни происходил из довольно состоятельной творческой семьи (дед — известный балетный композитор, отец — виолончелист Мариинского театра) и супруги могли себе позволить спонсорскую помощь другим творческим людям, в квартире Пуни был организован "салон" для творческих встреч футуристов и прочих авангардистов, на свои деньги Пуни издали "культовый" сразу же запрещённый футуристический сборник "Рыкающий Парнас" (первая публикация "Нате!" Маяковского, манифест "Идите к чёрту!", цикл Д. Бурлюка «Доитель изнуренных жаб» и другие интересные вещи).

Сказка Богуславской стала для меня главным открытием книги.

В 1920 году супруги Пуни через Финляндию бежали в Германию, а затем — во Францию, где успешно занимались творчеством, общались с известными творческими людьми, например, с основателем дадаизма Тцарой. Пуни провёл в Европе 12 персональных выставок, Ксана Богуславская увлеклась дизайном моды.

Сказка "Как пропала Баба-Яга" прекрасно оформлена Б. Поповым, колоритная Баба-Яга и интересное у неё жилище, бычьи черепа на стенах, книга с пентаграммой лежит на полу:

Кроме перечисленного в сборник вошли стихотворение Брюсова "Венок из васильков", прекрасный рассказ графа Алексея Толстого "Фофка", стихотворения Натана Венгрова "Как прыгал зайчик", "Блошки", "Моя учительница" (совместно с С. Дубновой). Позже Венгров стал одним из создателей советской детской литературы — руководил детской секцией оргкомитета Союза писателей, участвовал в создании "Детгиза", был редактором журналов "Ёж", "Мурзилка".

Очень интересен размещённый в книге ребус, особенно часть, которая означает "сто рож" — художник Добужинский зашифровал в "рожах" шаржи на реальных людей, сразу угадываются Чуковский, Горький, Алексей Толстой...

Александр Лейзерович в своей статье о "Ёлке" приводит список тех, кого удалось опознать (Брюсов, Бальмонт, Станиславский, Тэффи, Аверченко, Чёрный, А. Бенуа, Духов, Н. Гумилёв и др.) но определить удалось далеко не всех.

(Окончание следует).

Работая над библиографиями для Фантлаба, я ознакомился с двумя старыми детскими антологиями, выходившими в разное время, при разных условиях, но имеющими одинаковое название и огромное влияние на развитие советской детской литературы. Речь об антологиях "Ёлка" — 1918 и "Ёлка"1941 годов.

Символично, что обе антологии по воле случая вышли на грани "великих перемен" — первая готовилась к изданию ещё при царском режиме, но из-за проблем с бумагой и общей революционной ситуации вышла в начале 1918 года (по другим источникам — в последних числах декабря 1917 года, в выходных данных — 1918 год) в издательстве "Парус", одним из основателей которого был Максим Горький; вторая подписана в печать в последнем на долгое время мирном году, новогодние праздники были вновь разрешены, лишились клейма буржуазного пережитка, у поколения, выросшего в новом мире, появились свои дети и требовалось сформировать новый облик праздника. Старые символы новую власть явно не устраивали — посмотрите на фронтиспис "Ёлки -18" работы Бенуа, ангелочки резвятся в ветвях, ангел вручает детям подарки, малыш в ореоле шестиконечной Вифлеемской звёзды — на макушке ели. При этом на обложке — "славное язычество" — дед Мороз водит хоровод с лешим и лесными зверями; но ёлочка увенчана шестиконечной звездой. По оформлению книги 1941 года видно, как изменилась новогодняя символика — пятиконечные звёзды, Ленин в хороводе, флаги с серпом и молотом, самолётики, дирижабли. Но антологии объединяет общий высочайший уровень участников — писателей и художников.

Подготовленная Корнеем Чуковским и Александром Бенуа антология была задумана ещё в 1916 году должна была выйти весной следующего под названием "Радуга", но выход задержался до конца года и книгу переименовали в "Ёлку", добавив соответствующее новогоднее оформление. Состав участников, конечно, поражает воображение: Горький, Чуковский, Брюсов, Алексей Толстой, Саша Чёрный, Ходасевич, Мария Моравская и другие звёзды "серебряного века". Чуковский решил изменить традиционное умильно-снисходительное отношение к детским произведениям и для создания детского сборника нового типа обратился к "взрослым" писателям — Брюсову, Волошину, планировалось участие Маяковского. Волошин посоветовал Ходасевича и Цветаеву. Не все планы удалось реализовать: нет здесь произведений Цветаевой и Маяковского, планировалось впервые опубликовать в книге сказку Чуковского "Крокодил", которая, без сомнения, украсила бы сборник, но из-за длительной подготовки антологии Чуковский разместил сказку в периодике. Но всё равно получился сильнейший детский сборник. Вместо "Крокодила" Чуковский опубликовал в антологии пересказы иностранных сказок — английскую "Джек — покоритель великанов" и норвежскую "Сказку о глупом царе". Пересказ "Джека" до сих пор очень популярен, но надо сказать, что более поздний советский вариант пересказа стал отличаться и большей беспощадностью к врагу, в первой версии Джек, например, не убивает двухголового великана, а сажает в клетку на потеху детворе, великана содержат в хороших условиях, кормят изюмом и пряниками. Проникла в издание описка, позже исправленная автором, непонятно, кто кому приходится дядей — Корморан или Блендербор. Интересные мрачные рисунки создал к сказке Виктор Замирайло, известный иллюстратор, большой поклонник и последователь Доре и Гранвиля.

Племянница Владислава Ходасевича, театральная художница Валентина Ходасевич проиллюстрировала "Сказку о глупом царе" .

— рисунок Валентины Ходасевич.

Владислав Ходасевич специально для сборника написал своё первое детское стихотворение, оказавшееся весьма удачным и остроумным, — "Разговор человека с мышкой, которая ест его книги".

А открывалась книга сказкой Горького "Самовар" с рисунками Юрия Анненкова.

Кроме того Горький отметился в книге ещё и сказкой "Про Иванушку-Дурачка", к этой сказке прилагалась акварель самого Ильи Репина (напрямую именно с этой сказкой не связанная):

Помимо стихов и сказок в антологию вошли весёлые картинки А. Радакова. Вот они, я их размещал в колонке вчера, но почему бы не повторить для более широкого круга читателей.

И интереснейший ребус, но о нём и о других произведениях — в следующий раз.

(Продолжение следует)

Приближаются осенние каникулы (осень на фото — слева; нетипичное для октябрятско-пионерской литературы изображение грустных детей, бредущих в школу).

Надо отдохнуть: Пушкина отложить, совсем детскую сказочку полистать — пусть это будет "Теремок", к которому у меня много иллюстрированных изданий (само так вышло).

Для начала определимся с текстологией "Теремка" — это важно, потому что художник иллюстрирует определенный вариант текста; меняться могут не только детали, но и сам сюжет (точнее, концовка). Изначальные варианты смотрим в академическом издании сказок Афанасьева в серии "Литературные памятники" (1984). Приведены три варианта (нумерация Афанасьева):

1) «Терем мухи», № 82. Записано в Архангельской губ.

2) «Терем мухи» («Ехал мужик с горшками...»), № 83. Место записи неизвестно.

3) «Терем мухи» («Лежит в поле лошадиная голова...»), № 84. Записано в Московском уезде.

В первом варианте — теремок без уточнения, во втором — кувшин, оброненный с телеги мужиком, в третьем — лошадиная голова (череп). В примечаниях к академическому изданию "Теремка" сказано, что "такие детские сказки, полные юмора, близкие по стилю шуточным песням, замечательны затейливым словесным узором. Они имеют свои традиционные формулы, свои постоянные эпитеты (комические прозвища персонажей)". Юмора, в "Теремке", конечно, много. Но вот что заметно нам — цивилизованным потомкам: ни в одном варианте сказки у Афанасьева жильцы не спасаются (в дореволюционной литературной обработке Ушинского тоже). Может, для крестьянских детей это было естественно...

В первом варианте медведь лапой разбивает терем (про судьбу жильцов не уточняется). Во втором и третьем — прямо указано, что медведь сел на теремок (кувшин и лошадиную голову) и при этом "всех раздавил", т.е. жильцы однозначно гибнут. Никто не смог противиться медведю, хоть порознь, хоть вместе. Напротив, зверюшки как будто специально скучились для того, чтобы медведю одним движением задницы было сподручнее всех их подавить.

А нас-то учат, что мораль "Теремка" — хорошо вместе жить дружно (на каком-то сайте для мамочек разъясняется). Это потому что читаем не подлинный текст — в литературных обработках конец "Теремка" смягчен. Попадались варианты без смертоубийства и до революции в книжках с картинками: "Никого медведь не подавил — только себе больно сделал" (Теремок : Сказка / Рис. А.В. Неручева. — М.: Издание В.М. Саблина, [1909] — в РГБ в открытом доступе). Но массово детская книга стала издаваться в советское время. Со второй половины 1930-х гг. после реабилитации народной сказки потребовалась её литературная обработка хорошего качества. Уже у А.Н. Толстого (автора "Буратино"), который очень удачно переложил афанасьевские сказки для советских детей, медведь теремок раздавил, но зверей не убил, а просто "распугал". Позднейшие переработчики (развивавшие больше концепцию А.Толстого, чем дававшие собственную интерпретацию) приделали к "Теремку" и вовсе счастливые концы: малые звери не расстались, построили новый теремок, а кое-где и медведь разрушил теремок не умышленно, а по косолапости, и потом помогал новый терем строить.

Напрасно. Такие переделки вообще не имеют идеи, это просто анекдоты. Идея есть у сказки в ее жёстком варианте: будь осторожен, берегись медведя, спасайся. У юного слушателя (скорее, горожанина) возникают и другие чувства: горечь от беспомощности хороших персонажей, острое ощущение неправды, жажда справедливости... В общем, такая сказка — "вы жертвою пали в борьбе роковой" — готовила бойцов для борьбы с зарвавшимися извергами-самодурами.

Это первая концепция "Теремка" — по настоящему народная, в смысле крестьянско-низовая. А то как эту идею понимает интеллигенция, очень ярко показывают предреволюционные иллюстрации Г.Нарбута (1910 год).

Издание, которое есть у меня, такое: "Сказки и потешки: Иллюстрации Э.Э.Лисснера, Г.И.Нарбута". — М.: Издательский дом Мещерякова, 2013 (в серии "Дверца в сказку"). На Фантлабе этого издания не нашёл.

А вот картинки Нарбута к "Теремку" в первоначальной редакции. И по технике, и по настроению очень сильные иллюстрации. Статус зверей показан их одеждой и аксессуарами.

Ужас: на последней картинке видна лужа крови от замученных животных (и хвост торчит, чтобы сомнений не оставалось). Медведь на картинках в полном соответствии с медведями Салтыкова-Щедрина ("Медведь на воеводстве" и проч.): тупое ограниченное создание, и очень злобное притом. Да, отличался Нарбут по своему психическому состоянию от Билибина и прочих сказочников русского модерна.

Конечно, подобного не будет в картинках для советских детей, поскольку нет больше ни кровавого медведя-сатрапа, ни тёмной крестьянской психологии. "Теремок" для взрослых сделал через сто лет И.Олейников (https://fantlab.ru/edition225887), но всё-таки без лубочной политизированности. Ну и черепа-теремка в советских сказках больше не будет.

Но как всё-таки рождались народные сказки? Знаменитый писатель Бианки, вероятно, считал, что в основе лежит народное наблюдение над повадками животных. Его "Теремок" (1928 год) — это дупло, которое вмещает всё более крупных животных, поскольку имеет свойство расширяться. Звери при этом живут в теремке последовательно, выгоняя друг друга. Понятно, что в этой истории нет ни зайцев, ни волков — они в дуплах не живут. Медведь-разрушитель есть. Разрушать старые трухлявые деревья — это повадка медведя. Медведь не виноват — но и ждать от него другого нельзя. Это вторая концепция "Теремка". Поучительно и в лучших просветительских традициях. Ориентировано уже больше на городских детей.

Первая публикация под названием "Терем" и с первоначальной редакцией текста была напечатана в журнале "Ёж" (1928. № 6) с иллюстрациями Е.Чарушина. У меня этот текст и картинки в таком издании: Архив журнала "Ёж". Том 1. — М.: ТриМаг, 2016 (на Фантлабе пока не представлен).

Сами картинки в непередаваемой чарушинской манере. Симбиоз автора и художника очень характерный для той эпохи детской литературы: эти картинки составляют с текстом одно целое.

В 1920-х годах и в первой половине 1930-х годов такая концепция прочтения народных сказок была востребована педагогической политикой советской власти. Но интерес к бианковскому "Теремку" не пропал и позднее. У меня две книжки позднесоветского времени, иллюстрированные хорошими художницами-анималистами. Обе книжки сейчас переизданы.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Капустина).- Л.: Художник РСФСР, 1977. На Фантлабе есть другое советское издание: https://fantlab.ru/edition158679. Современное переиздание (издательство "Речь", 2014): https://www.labirint.ru/books/439082/.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Васильева).- М.: Советская Россия, 1987 (в издании три рассказа: Теремок, Люля, Терентий-тетерев). Этого издания на Фантлабе нет. Расширенное современное переиздание (издательство "Стрекоза", 2017): https://www.labirint.ru/books/622265/.

Художники, понятно, рассказ Бианки иллюстрировали строго в реалистичной манере. Очень хорошее наглядное пособие. Такая манера изображения персонажей свойственна именно для рассказов писателей-натуралистов. Но идея натуралистически изображённых животных встречалась изредка и в картинках к сказочному "Теремку" (условно — "неочеловеченные (неодетые) звери").

Третья концепция — концепция сказки-праздника, сказки-волшебства — это поздняя Маврина.

Собственно сказки с циклом картинок художницы я не нашёл. Мотив "Теремка" есть в "Сказочной азбуке". У меня вот такое современное переиздание очень хорошего качества: Маврина Т. "Сказочная азбука". — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе ни одного издания не нашёл).

Всего один рисунок, но какой восторг для детей!

Ну а теперь четвёртая концепция "Теремка" — нормальной детской сказки для современных детей.

В примечаниях к академическому изданию указано, что русских вариантов — 25, украинских — 10, белорусских — 3. В целом сюжет локализован у этих народов (у соседей "встречается изредка"). Украинская и белорусская версии "Теремка" уже литературно обработаны, в них обходятся без смертоубийства. Первоначальные редакции мне неизвестны (есть сведения, что в одном варианте украинской сказки охотник стреляет в зверей). Украинская версия называется "Рукавичка", белорусская — " Муха-певуха".

В "Рукавичке" — варежка, оброненная селянином, которую заселяют звери от мала до велика (вплоть до медведя — он здесь одной крови с мелким зверьём). Но селянин находит свою потерянную варежку, и звери разбегаются, освобождая её. Здесь мораль — "Пикник на обочине", соприкосновение с иным чуждым разумом — хорошо хоть не злобным (забрал подарочек, но никого не пришиб). На Западе знают эту сказку, не русский "Теремок" — зарубежные художники иллюстрируют "Рукавичку".

Белорусским считается вариант "Муха-певуха" ("муха-хахавка"). В академических примечаниях к "Теремку" белорусская версия названа особой разновидностью сюжета. Удивительно, но этот сюжет — первая половина "Тараканища" Чуковского. В общем, звери, постепенно присоединяясь к мухе, "едут и смеются", пока их недружелюбный волк не разгоняет.

Посмотрим вот такие книжки одного издательства и одного художника: "Теремок" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Рукавичка" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Муха-певуха" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе отдельных изданий этих рачёвских сказок не обнаружил).

Очень удачно получилось, что все три варианта сказки проиллюстрировал замечательный художник Е.Рачёв. Он же задаёт и тон для этой концепции доброй сказки, принятый в позднее сталинское время: звери очеловечены, но не окарикатурены и не политизированы. Условно можно назвать манеру, в которой Рачёв рисовал персонажей как "одетые звери" — они в человеческих костюмах, подходящих к ситуации. Для народных сказок — это народные костюмы. Есть у Рачёва разные варианты иллюстраций (в первом комментарии ув. Artstasya примеры приводит), но все варианты выдержаны в рамках принятой им однажды манеры. Большинство художников и в после-сталинские времена будет придерживаться такой же подачи персонажей в сказках про зверей.

У Рачёва в этих сказках персонажи, соответственно, в русских ("Теремок"), украинских ("Рукавичка") и белорусских ("Муха-певуха") народных костюмах. Фамилии у зверей тоже разные (только у русской и украинской мышки одинаковые). Белорусская сказка без медведя — там волк досрочно олицетворяет злобного самодура.

Ну, раз уж начал про "Теремок", то в ближайшее время посмотрим имеющиеся у меня картинки к нему, во всём многообразии (или однообразии) концепций прочтения этой сказки. Может быть, выявятся ещё какие-нибудь новые направления в теремковедении.